Терпение дьявола [litres] - Алексей Соколов

Сапсан уже не помнил, что он чувствовал перед тем, как впервые уснуть в Зоне. Да и к чему вспоминать глупые бредни. Сейчас, уже накопив солидный запас сталкерского опыта, он знал, что ночью такие места порой даже безопаснее, чем днем. По одной простой причине – большинство мутантов укладывается спать.

Взять, к примеру, псов-интуитов – поодиночке эти звери и днем-то трусоваты. А ночью они сбиваются в стаю и устраиваются на ночлег в каких-нибудь редких перелесках или оврагах, поочередно сменяя друг друга на обонятельном посту. Зрячие лжесобаки в стаи не сбиваются, предпочитая жить группами из двух-четырех голов. Но основное время их охоты – утренние или вечерние сумерки, а ночью лжесобаки, как приличные ребята, предпочитают заползать в свои логова. Кабаны и «плакуши» по своей сути не такие уж и хищники. Бояться, что какой-нибудь отмороженный хряк подкрадется к спящему человеку и острыми клыками пропорет ему брюхо, – это даже представить смешно. Ну а самые кошмарные порождения Зоны обитают в тех местах, где спать не будет ни один сталкер, рассчитывающий дожить до утра.

Но все-таки Сапсан, уже отдежуривший в комнате с дырявой крышей три первых послезакатных часа и передавший вахту Питону, понимал, что раскладыванием подобных логических цепочек старается заглушить одну, самую главную мысль – спать в Зоне страшно. Что бы ни подсказывал опыт и как бы убедительно ни звучали все натуралистические доводы – страшно!

Он хорошо помнил, как полгода назад три кровоглота ворвались на заброшенную лесопилку возле Рубежа, в которой готовились к отдыху восемь бродяг, и устроили там кровавую баню. Из той бойни только один выбрался живым, но и тот, набредя на внутренний патруль миротворцев, умер, едва успев рассказать о нападении. Казалось бы, откуда кровоглоты на Рубеже? Никогда не появлялись, а здесь взялись. Больше, правда, их даже близко не видели, но все равно – не дает Зона никаких гарантий. Никому и никогда…

Колода лежал у самого очага, на прогнившем, но достаточно сухом матрасе, снятом с останков кровати. Высокая температура, которую сталкер безрезультатно пытался сбить, обкладывая его голову мокрой травой, основательно подкосила старого зэка. Приступы кашля, часто прерывавшие тяжелое дыхание, не давали вору хотя бы задремать.

Прокашлявшись в очередной раз, Колода повернулся на бок и, слегка приоткрыв глаза, спросил:

– Ты не спишь, что ли, Игорек?

– Уснешь тут с твоими руладами, – ответил сталкер, скармливая огню очередной кусок тумбочки. – Сам-то как?

– Жив курилка, – слабо усмехнулся Колода. – Пока жив. Кстати, о курилке – сверну я, что ли, «козочку».

– Да лежи уж, – отмахнулся Сапсан. – Сам сварганю, уважу богатого старика. Где там у тебя все запчасти?

Взяв протянутые Колодой блокнот с пакетиком табака, он состряпал самокрутку, умудрившись не просыпать ни одной табачной крошки. Разглядывая получившуюся цигарку, зэк хмыкнул.

– Сам не куришь, а крутишь сноровисто.

– У меня дед курильщик был. Покупные не жаловал, любил, чтоб собственного производства. После инсульта совсем плохо стал пальцами двигать, а курить бросать отказывался. Я и помогал из жалости. Дурак, конечно. Собственными руками смерть ему лепил. И тебе вот леплю.

– Тоже из жалости?

– Нет, просто деда вдруг вспомнил. – Сапсан протянул Колоде тлеющую щепку. – Похож ты на него чем-то. Только он ветераном труда был, а ты вор.

Колода выпустил клуб дыма и, повернувшись на спину, сказал, глядя в потолок:

– Я думаю, твой дед, перед тем как почить, наверняка вспоминал, что заботливый внук старался ему последние дни скрасить. Как умел – так и старался. Думаешь, лучше бы ему было, стань ты от него табачину ныкать? Нет, не было бы. А что до вора…

Его слова снова перебил кашель. На прорезанном глубокими морщинами лбу выступили крупные капли и медленно скатились к седым вискам. Откашлявшись, зэк вытер пот рукавом и надолго закрыл глаза.

Самокрутка в его пальцах уже почти перестала тлеть, и Сапсан было решил, что старик, наконец, уснул. Но вдруг Колода спросил:

– Игорек, а миллион – это много?

– Ты о чем? – удивленно переспросил сталкер.

– Ну вот миллион, – повторил Колода. – Много это, как ты думаешь?

– В какой валюте?

– Ни в какой, – ответил зэк. – Я не про деньги говорю, а про единицу с шестью нулями. Миллион.

– Глупый у тебя какой-то вопрос, – сказал Сапсан. – Просто миллион – это просто миллион. Миллион тонн чугуна – это много, миллион песчинок – мало, а миллион человек – ну тут смотря каких человек.

– Начал хорошо. – Колода вновь задымил самокруткой. – Пусть будет миллион песчинок. Вот ты говоришь, что это мало. Но какого-нибудь таракашку этими песчинками засыплет так, что он под ними окочурится. Получается, для него-то этих песчинок много будет, а?

– Слушай, старче, – Сапсан недовольно поморщился, – ты меня за дурачка не держи. Миллион рублей или гривен для дворника будет много, а для какого-нибудь нефтяного магната миллион долларов или евро тьфу и растереть. Для меня миллион патронов это, можно сказать, неограниченный запас, а для армии – разок в небольшой войнушке поучаствовать. Я прекрасно понимаю, что все относительно и нельзя просто так сказать, что этого вот много, а того вот мало. Ты к чему эту тему завел?

– К тому, что относительно все, – сказал Колода. – Вообще все. Если я украл у тебя мешок картошки, то кто я?

– Вор, конечно.

– А если ты потом обратно его у меня украл, то кто ты?

– Я справедливость восстановил, мешок ведь мой.

– Это ты знаешь, что он твой, а судья может и не поверить. Мешок ведь не подписан, а я тебя в своем погребе на горячем застукал. И тогда ты будешь вором, Игорек. Относительно закона и по всей его строгости. Можно усложнить задачу и ввернуть, что сначала этот мешок ты тоже у кого-то умыкнул. Потом я у тебя, потом ты обратно. Как тогда?

– Тогда мы оба воры. – Сапсан рассмеялся и добавил: – Если тот бедняга докажет, что мешок его.

– А он не докажет, – Колода выбросил окурок в костер, – он уже умер. От голода. И мешок я украл, чтобы ему возвратить, но не успел. Получается, что это я справедливость восстанавливал? А ты, получается, вообще убийца, Игорек?

– Ну, – задумчиво протянул сталкер, – в таком случае получается, что убийца…

– Но ведь ты его пальцем не тронул. Ты только совершил тайное хищение чужого имущества. Моего имущества – так считает судья, который о покойничке и слыхом не слыхивал. Для судьи ты обычный воришка, а для вдовы и детей – гад распоследний. Еще один момент – покойничек этот клятый мешок тоже украл, чтоб с голоду не помереть…

– Тормозни-ка, – оборвал его Сапсан. – Ты сейчас всю деревню в воры и убийцы запишешь. Что в итоге-то получается? Кто есть кто?

– А это, Игорек, совсем неважно. У тебя характеристики хорошие, судимость первая. Пообещаешь больше так не делать и получишь за мелкое крадунство пару лет условно. Жмурику теперь все равно, а его семье я буду по возможности грев загонять.

Отправив в костер еще одну деревяшку, сталкер встал и прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. Потом снова сел к огню и сказал:

– Если так рассуждать, то половину преступлений оправдать можно.

– Не половину, – поправил его Колода, – а все. Но и обвинить тоже можно каждого. Поэтому существуют Уголовный кодекс и судебная система. Они и решают, кто виновен, кто терпила, а кто мимо проходил. Все остальное решает совесть человеческая, но и она у всех разная. У маньяка-насильника одна, у честного вора другая.

– Ишь ты, как повернул. – Сапсан хмыкнул. – Честного вора. Ты еще скажи, что все краденое сиротам отдавал.

– Не скажу, – ответил зэк. Он повернулся на бок и пристально посмотрел на сталкера. – Потому что не отдавал даже половины. Но есть планка, Игорек, которая людское от нелюдского отделяет. И я всегда понимал, у кого можно закрома проредить, а у кого нет. Поэтому сейчас и сплю спокойно в обнимку с совестью.

Сапсан зевнул. Конечно, интересно рассуждает Колода. Где-нибудь в теплом углу за кружкой горячего чая можно было бы подискутировать. Но сейчас обстоятельства к мыслительному процессу не располагают. К тому же отдыхать надо, для следующего дежурства силы накапливать.

– Да ты философ, старче. – Он снова зевнул и поежился. – Может, потом как-нибудь и обкашляем про людей-нелюдей. А сейчас бери-ка свою совесть и закутывайся, чтоб во сне не продуло.

– Я не философ, – ответил Колода, ложась на спину и устало закрывая глаза. – Я вор.

Проснулся Сапсан от яростного потряхивания за плечо и шепота:

– Вставай, епа! Твоя очередь.

Разом вскочив, сталкер при тусклом свете догорающих углей разглядел плечистый силуэт Питона. Нащупав обрез, спросил, позевывая:

– Час ночи уже?